Со своего привычного места Анжелика увидела небольшое, грубо сработанное, но весьма маневренное судно Колена Патюреля «Сердце Марии», португальскую карраку устаревшей модели, однако быстроходную и легкоуправляемую, сторожевым псом снующую вокруг их флагмана. Она вдруг подумала, что и Колен был когда-то одним из тех отчаянных пиратов, которые наводили ужас на жителей побережья Французского залива, облагали данью рыбаков и грабили небольшие английские, голландские, шотландские и французские поселения.

Командуя «Сердцем Марии», он напал на Голдсборо, но получил отпор.

Стоя во весь свой могучий рост на носу корабля с развевающимися на ветру белокурыми волосами и бородой, он, грозный пират Золотая Борода, пристально выслеживал очередную жертву, в то время как в холодных со стальным отливом водах океана отражались яркие краски огромного портрета, написанного на обшивке кормового сооружения. Этот портрет изображал ангелов, окружавших Деву Марию, прекрасный лик которой — живые белокурые волосы и глаза цвета морской волны — напоминали лицо женщины, в которую Колен был влюблен в марокканском плену, с которой совершил побег и образ которой пожелал сохранить в своих морских скитаниях. Не предполагая, что однажды на краю света, у берегов Америки, вновь встретится с ней и будет повергнут, пленен тем, кто окажется ее супругом.

Колен Патюрель, пират, попавший в руки хозяина Голдсборо, приговоренный к виселице, вдруг назначается губернатором.

«Что же Жоффрей пообещал ему, чтобы добиться его согласия? Подчинить своей воле соперника, у которого он отобрал все, даже любимую женщину… Как же мне быть, — спрашивала она себя со вздохом, — если Колен по-прежнему любит меня?»

Анжелика наблюдала тогда за ними из окна форта. Она видела Колена, закованного в цепи, но не сломленного, и Жоффрея, волком рыскающего вокруг, в то время как на столе сияли каракасские изумруды — добыча, найденная в сундуках «Сердца Марии» после поражения пиратского судна.

Драма готовилась давно. В том прошлом, что выпало на долю каждого из них в Средиземноморье и вылилось затем в развязку, разыгранную волею сумасшедшего случая, годы спустя вновь сведшего их вместе.

Рев канонады. Биение рвущихся от страсти, гнева и ревности сердец, звучащих барабанной дробью; глухие удары сердца Колена, охваченного любовью к ней и тогда, и потом, и во веки веков. Затем этот шум битвы, этот грохот стих, как после изнурительной бури, воцарилась тишина, и постепенно над морской гладью с обломками кораблей, напоминавших их собственные разбитые судьбы, наметилась перспектива сотрудничества, взаимопонимания, дружбы.

«Что же он пообещал ему, чтобы завоевать его покорность, согласие… преданность?»

Она прикрыла веки, отдаваясь нежной ласке согретого солнцем ветра. На губах ее блуждала улыбка.

«Надо, чтобы Колен сам как-нибудь сказал мне, что же пообещал ему Жоффрей».

Она впала в оцепенение, почти дрему, предаваясь умиротворению и покою, возносящимися над ней, овевающими ее подобно звукам небесного органа, эхом отражавшимся от скалистых островов. Мгновение чистого счастья, всепрощения… Проникающий сквозь веки свет искрился цветами радуги, как в китайском фарфоровом сервизе в доме миссис Кранмер, из чашек которого она пила розовый, возвращавший ей силы китайский чай. Колебались тени.

Она приоткрыла глаза и вздрогнула, различив у изголовья высокую крепкую фигуру Колена Патюреля. С минуту она пребывала в растерянности, ибо только что представляла его себе в обрезе Золотой Бороды, но вскоре овладела собой и улыбнулась.

— Присаживайтесь поближе, господин губернатор. Вы, наверное, единственный на корабле, кому я еще не дала аудиенции.

Он придвинул к себе, перевернув днищем кверху, деревянный чан, заявив, что это единственное сиденье, способное выдержать его вес, не то что эти складные, обтянутые ковровой тканью стулья. И положил рядом с собой абордажную саблю, с которой никогда не расставался, выходя в море.

— О чем это таком приятном вы думали, мадам? На ваших губах играла нежная улыбка. О чем или о ком вы мечтали?

Она ответила ему с тем же лукавством:

— А если я скажу, что о вас, господин губернатор, вы обвините меня в кокетстве и лицемерии? Между тем это именно так. Я думала о Золотой Бороде, который когда-то взял меня здесь в плен, привел на борт «Сердца Марии», а затем передал одному из людей отца д'Оржеваля, которому было поручено доставить меня в Квебек.

— Преподобному отцу де Вернону? Как же, как же, прекрасно помню, отозвался Колен.

— Вас не было у лорда Кранмера, когда отец де Марвиль сообщил о смерти отца Себастьяна д'Оржеваля, однако эта новость вам известна. Итак, пришел конец его заговорам и интригам. Неужели вы осудите меня, если я признаюсь, что это меня радует?

— Нет, мадам, это вполне нормальная реакция. Здоровая оценка ситуации.

Не праведный гнев, который он обрушил на вас, и риск, которому подвергал, куда как оправдывают ту радость, которую вы испытываете, чувствуя себя в безопасности.

— И все же нет, — сказала Анжелика, встряхивая головой. — Не очень-то я и радуюсь. Должна приздаться, что страхи мои не рассеялись, а приняли другое направление. Прежде я знала, откуда исходит опасность, кто — настоящий враг. Надеялась, что когда-нибудь мне удастся оживить дремавшие в нем ростки человечности, погасить неудержимое пламя ненависти. Теперь же слишком поздно. Он оставил после себя, подобно отливу, оставляющему на отмели желтоватую бесплодную пену, своих последователей, учеников, призванных защищать его и, быть может, продолжать с нами борьбу, тем более яростную, что она будет вдохновляться последней волей святого.

Колен внимательно выслушал ее.

Затем покачал головой и оказал, что разделяет мнение господина де Пейрака относительно того, что событие это не должно повлечь за собой каких-либо последствий, что о нем ничего еще не известно в Новой Франции и скорее всего не будет известно до наступления зимы, поскольку единственных свидетелей Уттаке направил на юг, в Новую Англию.

С тех пор как господин и госпожа де Пейрак поселились в Квебеке, получили прощение короля и даже были осыпаны его милостями, направление ветра переменилось.

События двухлетней давности, в ходе которых все они едва не потеряли рассудок и даже жизнь, отошли в прошлое.

После того как интриговавший против них человек был изгнан в племя ирокезов, он ничем не давал о себе знать, им даже стало казаться, что он уже давным-давно мертв, и они думали так вплоть до того дня, когда их предположения получили окончательное подтверждение.

Детали событий стирались в памяти. Многое забылось, и, откровенно говоря, людям хватало своих забот. Снаряженные время от времени морские рейды оздоровили обстановку во Французском заливе, где в атмосфере взаимного доверия процветала торговля… Деловая активность в Голдсборо была высокой.

Анжелика задала ему еще несколько вопросов. Она с трудом держала глаза открытыми, однако в присутствии Колена не считала нужным бороться с собой.